Фёдор Летуновский
Родился и живёт в Москве. В 2000 году закончил сценарный факультет ВГИК. Автор сценария нескольких художественных фильмов и сериалов, участник выставок ММСИ «Свободные мастерские». Сотрудник Музея истории ГУЛАГа.
Ведущий рубрики — Мария Попова
Машина для приручения ветра
В конце февраля, с наступлением горячего сезона, в столице острова исчезли последние бумажные фонарики – свидетельства китайского нового года, а за большой сценой у одного из пирсов бирманские рабочие с набелёнными от солнца лицами за день возвели конструкцию передвижной ярмарки с детской железной дорогой и колесом обозрения.
Ранний вечер понемногу становился самой изнуряющей частью дня – зеркало моря отражало солнечные лучи прямо в стену моего дома, сидеть на веранде становилось невозможно, а ноутбук начал подвисать даже в комнате с включённым кондиционером.
Над вершинами низких гор зарождались тучи, они питали непересыхающие водопады острова, и ночами там вспыхивали зарницы, но днём облачные формы хранили неподвижность, а раз небесный ветер иссяк, оставалось заиметь только свой собственный.
Вентилятор по праву можно считать одним из главных бытовых символов Азии. Один из них – пластиковый, похожий на советский, стоял у меня в гостиной, но из-за него со стола постоянно разлетались бумаги, он дико тарахтел и, в отличие от кондиционера в спальне, с жарой не справлялся.
Поэтому, в очередной раз проезжая через административный центр острова – вытянутый вдоль берега городок длиной с километр, я зашёл в магазин компьютерных запчастей, где и продавались специальные охлаждающие подставки. Выбор их был велик, а моя представляла из себя походный вариант и в сложенном виде выглядела, как коробка с карандашами – пластиковый пенал с двумя кругами пропеллеров и выдвижные ножки, которые раскрывались по бокам, предавая устойчивость всей конструкции. Работала она шустро, при этом не издавая посторонних звуков, и мой ноутбук, наконец, ожил, перестав зависать после каждого полученного сообщения.
В те дни, на рубеже февраля и марта, перемены не ощущались, они просто проходили сквозь тебя, не встречая сопротивления, как невидимое для глаз мощное и непрерывное течение вод Сиамского залива за воротами моего дома. В какой-то момент московские болезни – физические и душевные, просто отслоились вместе с обгоревшей на солнце кожей. Меня больше не пугало предстоящее возвращение в охваченную тихой паникой Москву 2015 года, не имея при этом каких-либо рабочих перспектив, и не смущало даже, когда двое разных редакторов написали мне, что разработка моего иронического сериала про выживающих во время финансового кризиса обитателей арт-пространства на территории бывшего завода на сегодняшний день для них не актуальна.
Тогда я открыл историю, отложенную ещё в прошлом году – повесть о своём исчезнувшем друге, за несколько вечеров дописал фрагмент, на котором так мучительно застрял у себя в городе, а затем двинулся дальше.
Казалось, те отсеки разума, что подобно трюмам старого корабля, были заняты усталостью, терзаниями, разноцветным интеллектуальным мусором и тоской по несбывшемуся, наконец прогрелись тропическим спокойствием, сами собой поднялись в воздух и исчезли в безветренной тьме, как бумажные шары желаний, которые вечерами запускают здесь с пляжей. Связь с Железным Вавилоном – моим родным городом, оборвалась в те дни окончательно, я перестал читать новости из России, а когда катил по джунглям на велосипеде, мимо лавок и домов местных жителей, то непроизвольно для самого себя начинал петь.
С каждым днём градус духоты нарастал – стоило лишь зайти в магазин с кондиционером, как на стёклах тёмных очков выступал конденсат, а купленную там воду приходилось держать в пакете, потому что внешняя сторона бутылки на улице сразу покрывалась крупными каплями.
В местных едальнях вовсю стрекотали вентиляторы, не было их только в храме, куда я пришёл на праздник Маха Буча – день, когда вокруг Будды впервые собрались узнавшие о нём люди, и он дал им учение. Одна из пожилых женщин, увидев, как я пришёл с пустыми руками, подарила мне букетик из цветов, похожих на ландыши листьев, палочек с благовониями и свечи. Сняв перед ступенями обувь, мужчины, женщины и дети взяли распечатанные тексты на древнем языке пали – по-тайски была написана только транскрипция – и расселись прямо на полу, нас было человек сорок, а я оказался среди них единственным «фарангом».
После чтения сутт палийского канона все вышли на опоясывающую здание веранду, зажгли букетики, три раза торжественно обошли с ними вокруг храма, а затем возложили их прямо на перила. Тогда со стороны берега к нам неожиданно пришло дыхание Сиамского залива – нежный вечерний бриз – личный ветер, что помогает отыскать восходящие потоки и планировать в них.
Местные жители вернулись для продолжения молитвы, а я заворожённо наблюдал, как нити дыма благовоний переплетаются тонкими узорами причинно-следственных связей каждого из нас. Начинался закат, и оставалось не так много времени выбрать для него подходящее место – в эти полчаса дорожное движение на побережье стремительно оживлялось – все мчались на своих скутерах в надежде успеть отыскать для себя самый красивый вид.
В пустом магазине я застал пожилого европейца, замершего перед холодильником с пивом, где висела распечатанная на двух языках надпись: «Сегодня продажа алкоголя ограничена из-за важного буддистского праздника. Приносим вам свои извинения». Человек задумчиво постоял перед витриной, грустно вздохнул и отправился на поиски другого потока ветра.
А я остался со своим собственным.
